ФРОНТОВИК (рассказ) опубликован на сайте: "это моя война"


Телефонный звонок.

Она тяжело села на диване. Ломило старые ноги, астма почти сожрала дыхание. Старость-гадость…

Телефон не унимался.

Она почти наощупь — давно плоховато со зрением — нашарила телефонную трубку.

— Да, Валера.

— Екатеринаванна, доброе утро. Как живы-крепки?

— Нормально, Валер. Бодримся.

И так уже несколько лет. Каждое ее утро начиналось с этого звонка. И каждое утро она брала трубку — звонил ее бывший школьный ученик. Инвалид — а всего-то сорок пять мужику. От Валеры ушла жена и забрала с собой дочь. Он не мог выйти из дома, родственники приходили нечасто. Телевизор, телефон и Екатеринаванна. Любимая учительница. Фронтовик с медалью «За отвагу».

Они обсуждали лекарства, сериалы и погоду. Валера жадно выспрашивал новости. Ругал свою жену и женщин вообще. Ругал политику и политиков. Но крепких словечек избегал — на фронте при Кате побаивались материться даже здоровенные майоры. Когда были силы выходить на улицу, она всегда одергивала всех любителей матерка на свежем воздухе. Внук сердился: «Бабушка, это их проблемы». Бабушка смотрела непонимающе. В ее войне и мире все было иначе.

— А как у вас топят? Хорошо? — спрашивал бывший ученик для того, чтобы тут же рассказать о своих бытовых проблемах.

— Да, Валерочка, — кивала она трубке, — а у вас как?

«Мама, Валера Вас совсем не щадит», — возмущалась дочь Таня. Мама когда-то была и ее классной, и привычка называть мать в школе на Вы осталась на всю жизнь. «Он мой ученик», — звучал твердый ответ.

Для нее это был аргумент. Екатеринаванна выучила половину своего города. Однажды, когда внука скрутило перитонитом, а в местной больнице почему-то не оказалось нужных лекарств и потому боялись оперировать, она в первый раз в жизни решилась использовать связи своих бывших учеников. Один из них работал в Брянской администрации. Она надела все свои медали и ордена и отправилась в Брянск. В тот же вечер внука спасли.

— Вот такие пироги с котятами, Екатеринаванна, — традиционно закончил Валера, — всего доброго.

— До свидания, Валера. Все будет хорошо.

Она пошла на кухню заваривать чай. По радио кто-то из творческой интеллингенции объяснял, как все было. «Им сказали воевать — они и пошли. Как стадо. Как бара…» Она выключила звук и пошла искать ингалятор — снова задушила астма. Закололо сердце. Нужно держаться. Внучка учится в большом городе, а бабушкина пенсия — половина «домашней стипендии».

В окне передавали зимний серый день. Она взяла пульт от телевизора — внук научил им пользоваться — и включила сериал. Поохивая (пока дома никого нет) легла на диван. Под больной бок пришла старенькая кошка и улеглась, потрескивая мурлыканьем.

Она закрыла глаза. Под старость не спится — ни днем, ни ночью. Лежишь с закрытыми глазами и думаешь, вспоминаешь. Когда-то она была уверена, что в старости будет много вспоминать о войне.

А вспоминалось детство.

Тихий дворик с каштаном у подъезда. Низенькая школа, парты переменки. И упругая радость после уроков – солнце, классики мелом на асфальте и резиновый мячик с полоской, взлетающий в теплое синее небо круглым оранжевым счастьем.

Телесериал закончился. Теперь по телевизору повторяли программу «Зеркало». Господин Сванидзе начал объяснять, что комсомол ничем не отличался от фашистских «Гитлерюгенд».

Схватило сердце. Голос господина Сванидзе набухал в ушах и не давал дышать. Поплыло перед глазами. Ее рука шарила по полу и все не могла найти пульт. КТО-НИБУДЬ, ЗАТКНИТЕ ИМ РОТ!!! Недовольная кошка тяжело спрыгнула с дивана. Слабеющие пальцы искали пульт, как утопающие соломинку. И голос из телевизора все резал и резал тонкие, такие тоненькие нити…

А далеко-далеко, за тысячи снежных километров, заплакал стоящий на кургане бронзовый Алеша. И слезы его были мирром. Огромная рука пыталась поднять тяжелый меч и не могла, потому что памятники тоже умеют стареть.

И никто
Ничего
Не заметил.

Александр Кудрявцев, (Санкт-Петербург).