Ляхи вспомнили:
http://www.inosmi.ru/stories/05/08/08/3450/241077.html
Мы все забыли ("Rzeczpospolita", Польша)
Это со стороны Польши не только низко. То, что мы делаем, является крайней наивностью и глупостью
Рафал Земкевич (Rafal A. Ziemkiewicz), 29 апреля 2008
Сложно верить полякам, когда они заявляют, что в вопросе Катыни их интересует только правда, а не политика, если в то же самое время в отношениях с Украиной они отказываются от правды как раз во имя политики
В этом году мы отмечаем 65-ю годовщину резни поляков, евреев, чехов и украинцев, совершенной на Волыни украинскими националистами. Строго говоря, это годовщина пика насилия, достигнутого в летние месяцы 1943 года. Ведь систематическое уничтожение населения Волыни началось еще в 1942 году и продолжалось вплоть до занятия этих территорий Красной Армией в 1944 г.
Из волынских поляков жертвами этой огромной и исключительно злодейской 'этнической чистки' пало не менее 60 тысяч человек, однако, скорее всего, гораздо больше - главным образом, женщин, детей и стариков. Убийцы не только вырезали целые семьи, но и уничтожали материальные следы присутствия поляков: разрушали дома, церкви и даже вырубали сады. По сей день на месте многих довоенных польских поселений пугающие пустыри. Порой можно найти скромный крест: чтобы иметь возможность поставить его, потомки выживших были вынуждены подвергнуть цензуре надписи в память о погибших. Они говорят о 'жертвах трагедии', 'происшествий' или 'событий': называть здесь убийство по имени по-прежнему немыслимо.
Бывало по-разному
Из многочисленных преступлений, совершенных против поляков в ХХ веке, ставшем веком геноцида, судьба этого особенна в том отношении, что оно, пожалуй, единственное, которое поляки добровольно стирают из памяти. Мы возмущаемся, когда русские отказываются признавать катынский расстрел актом геноцида и пытаются затереть память о нем сфабрикованным обвинением Польши в убийстве нескольких десятков тысяч военнопленных войны 1920 г. Мы возмущаемся, когда свою вину в отношении поляков релятивизируют немцы, пытаясь путем целого ряда ухищрений представить себя, по крайней мере, такой же жертвой Второй мировой войны.
И правильно. Но, вместе с тем, польские власти и значительная часть интеллектуальных элит усердно способствуют извращению памяти о волынской трагедии, затушевыванию вины идеологии, стоявшей за ней, и релятивизации ее масштабов. Резолюция, которой Сенат ПР пять лет назад отважился почтить память жертв, - это вершина политкорректного лепета, из которого можно сделать только тот вывод, что сколько-то - точно неизвестно сколько - людей погибло в результате таинственного стихийного бедствия. В подобном тоне выдержаны немногочисленные выступления польских лидеров, не исключая президента Леха Качиньского. Вместе с тем, наши круги, формирующие общественное мнение, с большим усердием подхватывают пропагандистский тезис украинских националистов о том, что преступления имели взаимный, симметричный характер, и нет смысла измерять вину каждой из сторон.
Этот тезис противоречит фактам, и так же чудовищен, как если бы некий немецкий политик обращался сегодня к евреям с такими словами: в отношениях между нашими народами бывало по-разному, вы нанесли нашей армии удар в спину во время войны и обворовывали нас во время большого кризиса, мы потом за это мстили, ну, может, чуток перебрали, но теперь уже пора забыть старые споры, пожать друг другу руки и больше к этому не возвращаться. И как если бы одновременно с этим одну из улиц в Берлине назвали именем Героев СС, аргументируя это тем, что, несмотря на противоречия, связанные с этой организацией, ее солдаты сражались за Германию очень смело.
К таким же аргументам прибегали члены городского совета Львова, в котором доминируют националисты. Именно в эти дни, в 65-ю годовщину волынской резни, он переименовал улицу Тургенева в улицу Героев УПА. Соглашаясь на фальсификацию истории и предавая память забвению, поляки совершают вещь, дважды достойную самого сурового порицания. Позорную - потому что преступление требует истины, а примирение ничего не стоит, если основано на лжи. Но также глупую, потому что возрождение традиции украинского национализма в духе ОУН и рост его значения на украинской политической сцене - это очень невыгодный сценарий и для нас и для всего мира. Так что, прикладывая руку к его реабилитации, мы действуем вопреки жизненно важным интересам нашего государства.
Нет симметрии
Нет никакой симметрии, что бы ни говорили в некоторых кругах, между действиями украинских отрядов и польской Самообороны и Армии Крайовой. На Волыни не было никакой гражданской войны, не было и этнических столкновений между жителями, наподобие того, что произошло на территории бывшей Югославии. На Волыни имел место плановый геноцид, реализованный организацией, исповедовавшей преступную идеологию, которую в первом приближении можно определить как украинский вариант фашизма и нацизма (участие в убийстве местного населения, бывшее частым, имело, однако, вспомогательный характер и вдохновлялось регулярными частями).
Впрочем, законотворец и идеолог украинского национализма Дмитрий Донцов был горячим поклонником Муссолини и Гитлера. Он переводил их труды на украинский и вдохновлялся ими при создании программы основанной в 1929 г. Организации украинских националистов, ОУН, вооруженным крылом которой была возникшая позже 'повстанческая армия' УПА. Его opus magnum 'Национализм' вместе с распространявшимся Донцовым 'Декалогом украинского националиста', а также вдохновленная Донцовым книга Мыколы Сциборского 'Нациократия' стали библией идеологии, которая совершенно открыто призывала к 'очищению' Украины от иноземцев, но также от 'антинационального элемента' среди этнических украинцев, санкционируя как необходимость массовое уничтожение и рекомендуя 'наследникам славы Владимирова Тризуба' коварство, ненависть и готовность идти на любое преступление, которого потребует 'польза дела'. Здесь надо подчеркнуть, что 'польза дела', то есть создание Великой Украины 'на границе двух миров' - то есть, не являющейся ни Западом, ни Востоком - требовало, согласно Донцову и Сциборскому, не только полного устранения инородцев, но также, как провозглашали и другие идеологии этого типа, ликвидации 'плохих' украинцев. Тех, которые, пользуясь языком вышеупомянутых произведений, 'опростились', создали семейные узы с поляками или евреями, подверглись действию миазмов демократии, либерализма и других идеологий разложения. С хронологической точки зрения, первыми жертвами ОУН-УПА были именно такие плохие украинцы, стоявшие у националистов на пути к правлению над душами и созданию 'национального' государства; убийства начались с тех, кто был обвинен в сотрудничестве с Советами до июня 1941 г., причем категория коллаборационизма понималась очень широко, и ее, в частности, распространяли на солдат Красной Армии (которые, впрочем, вступали в нее не добровольно).
Многих украинцев, оказавшихся в плену, в первый период войны с Советами отпускали домой, где при отказе вступать в ряды УПА их часто убивали. Из беседы с одним из последних доживших до наших дней членов польской Самообороны на Волыни я знаю, что некоторые пленные, отпущенные немцами, прятались от УПА в рядах польских партизанских отрядов.
Сегодня трудно оценивать, какой реальной поддержкой пользовалась сформулированная Донцовым идеология, особенно, в своем самом четком виде (неслучайно 'Декалог' рекомендовал 'говорить о деле не с кем можно, а с кем нужно'). Наиболее эффективно она увлекала за собой молодых. В рассказах переживших резню повторяется один и тот же сюжет: теми, кто пытался их защитить, кто спасал польских детей от резунов, обычно были украинцы в зрелом возрасте. Многие из них поплатились за это жизнью.
Судя по донесениям польского подполья, украинских жертв ОУН-УПА, которые погибли вместе с поляками на Волыни, было от 10 до 15 тысяч, а, может быть, значительно больше. Не все давали увлечь себя инспирированной УПА оргии убийств, не все проходили применявшиеся подчиненными Бандеры 'воспитательные' процедуры, которые заключались в том, чтобы доказать на глазах резунов свою лояльность 'самостийной', собственноручно расправившись с соседями-поляками. Особенно следили за тем, чтобы такую лояльность доказывали члены смешанных семей. В равнодушных 'примирительных' упоминаниях о судьбе Волыни сегодня повторяется: 'погибло около 100 тысяч поляков, а с украинской стороны жертв было около 30 тысяч'. У тех, кто не разбирается в проблеме (а для того, чтобы эта история была мало кому известна, сделано много) создается впечатление, будто эти 30 тысяч убитых украинцев были жертвами неких польских 'акций возмездия'.
Между тем, большинство из них - это также жертвы украинского национализма. Тем, что отличает резню на Волыни от всех известных этнических преступлений, является невероятная жестокость преступников. Ни сталинский НКВД, ни гитлеровские Einsatzgtruppen не отличались личной жестокостью исполнителей. А резуны ОУН-УПА и других националистических объединений словно питали к ней особое пристрастие.
Официальных курьеров лондонского правительства и командования АК, делегированных в 1942 г. на переговоры с руководством УПА о совместной борьбе с Германией, резуны не просто расстреляли, а разорвали живьем лошадьми. Так же издевались и над простыми жертвами убийств. Даже человеку с сильными нервами трудно выдержать чтение воспоминаний, в которых постоянно повторяется вырывание языков, выкалывание глаз, забивание гвоздей в голову, выпарывание плодов беременным женщинам, четвертование, трудоемкое и кошмарное надругательство над трупами и причинение всевозможных утонченно садистских мук. Трудно решить, насколько это было проявлением одичания убийц, а насколько - результатом холодного расчета - впрочем, тех, уничтожить кого не получилось бы, нужно было запугать так, чтобы они покинули земли Великой Украины как можно скорее.
Понятно, что у людей, которые потеряли всех своих родных, погибших мучительной смертью, порой просыпалась безумная жажда мести (хотя это их и не оправдывает). Немало было поляков, которые для ее совершения вступали в ряды немецких формирований, чтобы принять участие в уничтожении украинского населения. Убийства украинцев совершали и отряды подпольной Польши. Однако масштаб таких событий был несравнимо меньшим, чем хладнокровно запланированный и систематически проводившийся геноцид ОУН-УПА (в июле 1943 г., когда интенсивность террора достигла пика, ее истребительные отряды появились более, чем в 500 населенных пунктах). Вспоминать о них сегодня для того, чтобы post factum оправдать кровопролитие, - значит фальсифицировать историю.
Какую традицию выберет Украина?
А основополагающий факт, не подлежащий сомнению, таков: при всех ошибках и кознях политики санации в отношении национальных меньшинств поляки никогда не планировали уничтожения украинского населения, никогда не создавали идеологию, оправдывающую массовые преступления, никогда к ним не призывали и не воспитывали в таком духе свою молодежь. С самого начала волынской резни на разных уровнях АК издавались приказы, строго запрещавшие месть, убийство мирных украинцев, женщин и детей. За их нарушение грозил военно-полевой суд. В то же самое время от командования УПА в ее отряды шли приказы совершенно противоположного содержания, требовавшие воспользоваться благоприятным моментом для ликвидации польского населения 'с корнем'.
Можно понять, почему современные украинцы не торопятся открывать для себя эту историю. Народ, испытавший в новейшей истории не меньше страданий, чем поляки, а независимости добившийся лишь в последние годы, отчаянно нуждается в мифе, на котором ему можно было бы строить свою идентичность. Поэтому создается миф УПА как партизан-героев, сражавшихся и с немецким и с советскими оккупантами. Достоверности мифу придает тот факт, что позже украинские националисты были действительно истреблены Советами (хотя в разные периоды, пользуясь, по совету Донцова, хитростью, они получали тыловую поддержку как от НКВД, так и от гитлеровцев).
В условиях войны ни одно партизанское движение не может иметь однородный характер и, безусловно, не вся УПА вырастала из националистической идеологии, и не всех ее солдат можно считать виновными в преступлениях. Но оценка как этой идеологии, так и геноцида, к которому она привела, должна быть однозначной. Как бы болезненно это ни было для украинцев, разобраться в этом никому не нужно так, как им самим. Важно, кого они считают своими героями: резунов или тех украинцев, которых за 'опрощение' и отсутствие национального духа они вырезали так же, как поляков.
Мы не имеем влияния на украинские проблемы с идентичностью, однако сложно оправдать позорную уступчивость, с которой Польша отказывается напоминать правду, а часть элит, формирующих общественное мнение, реагирует с истерией на любое упоминание об ОУН или употребление естественного в данной ситуации слова 'геноцид'. Память о волынской резне культивирует сегодня лишь группка постепенно вымирающих кресовяков , загнанных СМИ в гетто национал-радикальных 'фанатиков'. Вместо напоминания о правде мы уже не первое десятилетие имеем возмутительный спектакль затыкания рта тем, кто помнит слишком хорошо, во имя превратно понимаемой геополитики и 'примирения'.
Низость и глупость
Это со стороны Польши не только низко - я живу на свете достаточно долго, чтобы знать, что справедливость, пролитая кровь и тому подобные вещи значат в политике не больше, чем пресловутый прошлогодний снег. Но именно по политическим причинам то, что мы делаем, является крайней наивностью и глупостью. Поддерживая историческую ложь о 'взаимных обидах' и УПА, мы вовсе не помогаем дружественным нам украинским демократам формировать современное национальное сознание Украины. Думать так наивно. Напротив, как показывают последние годы, в лагере оранжевых роль националистов, в более или менее завуалированной манере поднимающих знамена ОУН, постоянно возрастает. Каждый памятник, поставленный УПА, каждая фальсифицирующая историю публикация, на которую Польша не реагирует, укрепляет их позицию и придает им убедительности. Кроме того, небессмысленно заметить, что это подрывает нашу историческую политику: сложно верить полякам, когда они заявляют, что в вопросе Катыни их интересует только правда, а не политика, если в то же самое время в отношениях с Украиной они отказываются от правды как раз во имя политики.
Однако принципиальная ошибка нашего поведения заключается в том, что националисты, распространяющие миф о героической УПА, не построят хороших отношений ни с Польшей, ни со всей Европой. Мир мало волнуют исторические обиды поляков, но иначе с памятью о Холокосте, в котором есть и страшная украинская страница. Присутствие в политической жизни Украины последышей Бандеры - это такой аргумент, о котором Россия могла бы только мечтать, и достаточная причина для того, чтобы перед Украиной были закрыты двери Европейского Союза и НАТО, чего мы вроде как хотим не допустить. Трусливо прячась за бессмысленными фразами о взаимной вине и 'трагических событиях', мы ничего не добьемся. Их единственным следствием является то, что, зажигая сегодня, в свободной уже Польше, лампады в память о жертвах Волыни, мы должны испытывать не только скорбь, но и жгучий стыд за измену памяти их мученичества.
* Кресовяки - жители 'кресов', бывших восточных окраин Польши, ныне Западной Украины, Белоруссии и Литвы - прим. пер.
Отредактировано RusLoh (01-07-2008 12:20:32)
.